Марина Радионова: «Волнение всегда есть, но ты не можешь его показать»

За добросовестный многолетний труд врач-хирург Марина Радионова награждена Благодарностью Минздрава РФ

Интервью с человеком — это всегда интересно, хоть и волнительно. Это возможность попасть в мир собеседника, прожить с ним захватывающие события. И что особенно ценно, почерпнуть житейский опыт, мудрость, почувствовать энергетику, вдохновиться, научиться замечать то, что скрыто, или на что замылилось зрение.

Первым в этом году интервью в нашей «Редакционной беседке» с врачом высшей категории, хирургом, заведующей хирургическим отделением Шилкинской центральной районной больницы Мариной Александровной РАДИОНОВОЙ мы спешим поделиться с вами, уважаемые читатели. Хирурги, наверное, ближе всего к высшим силам. Находясь у операционного стола, они делают то, что определяет, быть или не быть человеку, а если быть, то каким. Это профессионалы железной стойкости, но и они смахивают слезы. И как бы ни бурлило порой общество против врачей, они делают свою работу. Лишь от подробностей о ней бегут мурашки по коже, потому что понимаешь, что доктора, фельдшеры, медсестры действительно берегут нас. Давайте будем беречь их тоже…

Корр.: Марина Александровна, начнем с основополагающего: где Вы родились, как прошло Ваше детство?
М.Р.: Родилась я в Шилке в 1970 году. Мама с папой – железнодорожники, папы уже нет с нами, брат тоже железнодорожник. В медицину я решила пойти сама. С детства мечтала быть врачом. Окончила вторую школу, где преподавали замечательные учителя. Поступила в медицинскую академию в 1989 году, в 1995-м её окончила. Прошла год интернатуры на базе дорожной клинической больницы в Чите. В 1996 году приехала поработать в Шилкинскую железнодорожную больницу, где и трудилась до ее закрытия в 2007-м. С 2007-го уже 12 лет работаю в Шилкинской ЦРБ.
Корр.: Вы сразу же хотели быть именно хирургом или еще выбирали?
М.Р.: Когда маленькая была, просто говорила, что буду врачом. А потом… Раньше были учебно-производственные комбинаты, и я ходила работать санитаркой в узловую больницу, где интерес к медицине укрепился. В то время в железнодорожной больнице в хирургическом отделении работали такие врачи, как Александр Павлович Андросов, Юрий Григорьевич Ахтырский, Геннадий Александрович Сизов. Вот с того момента появился интерес к хирургии, и я решила, что буду хирургом.
Корр.: Вы помните, как происходило Ваше знакомство с профессией изнутри?
М.Р.: Помню, конечно. Я первый раз в институт не поступила, был конкурс огромный. И когда начала работать санитаркой, начала читать книги по медицине. Ходила в операционную, смотрела, как проходят операции. Постепенно готовилась к поступлению в институт.
Корр.: Любопытство или волнение, а может, другие чувства были первостепенными для студентки Радионовой?
М.Р.: Страха особого не было. Когда уже будучи студентами ходили в операционные, работали до усталости, просто валились с ног, писали много, много бывали на операциях. А у нас тогда еще были сестринские практики так называемые, я там могла укол поставить или еще что-то. В основном нас прикрепляли к врачам — действующим хирургам, которые могли нам что-то показать. На пятом курсе, помню, мне дали сделать первую операцию по удалению аппендицита. На шестом курсе я пришла в интернатуру в дорожную клиническую больницу, там учителями непосредственно были ныне покойные Владислав Викторович Востриков, Валерий Петрович Целюба. Сейчас здравствует и до сих пор работает мой хороший учитель Владимир Яковлевич Гончар. Он был раньше главным хирургом Забайкальской железной дороги. Также одним из наставников был и остается на протяжении многих лет замечательный хирург Сергей Анатольевич Мясников, ныне главный хирург Забайкальского края. Он проводит мастер-классы по лапароскопическим операциям у нас в ЦРБ. В студенчестве было сомнение: смогу ли я сама оперировать? Там с докторами было хорошо, их много, они все умные, окружают тебя заботой, а когда приезжаешь сюда работать, ты остаешься один на один с пациентом. Тут было немножко чувство не особой уверенности, скажем так. А постепенно уверенность пришла, когда я начала работать с докторами уже нашей больницы – Геннадием Александровичем Сизовым, Андреем Александровичем Будниковым, Андреем Викторовичем Бандуриным. Анестезиолог у нас был замечательный, сейчас уехал, правда, Владимир Степанович Чухно. Много чему можно было научиться у них. Я со многими из клинической больницы поддерживаю связь, без слез о них говорить не могу. Вы задели за живое… (смахивает слезу – прим. ред.). Они ведут меня на протяжении всей моей жизни. Каждый день я продолжаю учиться: любая операция, книги…
Корр.: Вы перфекционист по натуре?
М.Р.: Да. Ну и жизнь требует. Раньше мы оперировали старым дедовским способом. И сейчас мы так делаем, но вместе с тем много новых технологий. И хочется, конечно, добежать до определённых вещей. Мне сейчас все больше хочется делать лапароскопические операции. Мы их, конечно, делаем, но мало. Учебная база есть и у нас в Чите. В прошлом году ездила на конференцию общества эндоскопических хирургов в Москву. Познакомилась ближе с этой темой, стало еще интереснее. Есть куда двигаться, есть большой потенциал.
Корр.: Марина Александровна, Вы помните свою первую операцию?
М.Р.: Помню. Это была операция по поводу удаления грыжи в 1996 году в дорожной клинической больнице под руководством Сергея Юрьевича Чистохина. Волнительно, и по рукам доставалось: «Куда лезешь? Неправильно» или еще что-то… К любой операции готовишься, читаешь, тебя спрашивают преподаватели, хирурги. Анатомию должны знать, ну или не заблудиться, по крайне мере, в ее дебрях. Меня учили постепенно, мелкими шагами. Самостоятельная операция была по удалению аппендикса. Третья операция – ампутация нижних конечностей. Ну и далее дошла до того, что в Шилкинской железнодорожной больнице в 1997 году первая операция по поводу холецистита. Холециститы, грыжи, ножевые – всего было много.
Корр.: Время за операционным столом тянется или кажется, что его мало?
М.Р.: Тянется. Я еще по натуре холерик. В молодости стоишь и думаешь: «Ой, как долго, как долго». Спрашиваешь, сколько времени, а там всего 30-40 минут операции. Холециститы бывают сложные, опухоли. Ножевые тоже долго приходится оперировать… и в сердце, и в живот, и в легкое, и в почку. Вот совсем недавно убрали парню почку. Есть выражение: торопиться надо медленно. Конечно, оказать нужно помощь вовремя, тогда, возможно, благодаря этому человек будет жить.
Корр.: Есть операции плановые, к которым готовятся и врач, и пациент. А бывают экстренные. На старте Вашей работы как-то нужно было особо настраиваться, чтобы по-разному реагировать?
М.Р.: Конечно. Бывает и за месяц, за два готовимся к плановым операциям, оцениваем состояние, человек приходит в назначенный час в нормальном состоянии. А если экстренно привезли больного, надо быстро решить вопрос, брать ли его сейчас или отсрочить операцию на какое-то время — на 5-6 часов. Решение бывает и за час, и за 20-30 минут принимаем и идем в операционную. Волнение всегда присутствует, но единственное, что нельзя его показать перед коллегами, перед младшим и средним медицинским персоналом, люди должны доверять. Со временем уходит суетливость, приходит мудрость, смотришь на все по-другому. Сейчас у нас молодые специалисты работают, вижу в них себя молодую — тоже иногда начинают суетиться. Ну раскладываю по полочкам, объясняю, что за чем делать. Таким образом создается преемственность. Меня учили, а теперь я передаю, что знаю и что умею.
Корр.: Кто рядом с Вами в операционной? В каком составе проводите операции?
М.Р.: В операционной со мной обязательно второй ассистент-хирург, операционная сестра, у меня их всего две: Ольга Леонидовна Гладких и Татьяна Витальевна Афанасьева. Операционная бригада состоит из анестезиолога, который необходим, сестры-анестезиста и санитарочки.
Корр.: Как проходит Ваш рабочий день?
М.Р.: Я приезжаю на работу в 7.40 где-то, смотрю тяжелых больных, провожу планерку, где обсуждаем насущные вопросы. Затем в отделении обход больных, решаем вопрос, у кого какие плановые операции, и — в операционную. После обеда еще у меня прием в кабинете УЗИ. Если все нормально, ухожу вовремя, ну а если беда случается, то ненормированный рабочий день. Не могу сказать конкретно, когда я могу прийти сюда и когда уехать. Дежурства на дому, взаимозаменяемость и помощь коллегам всегда присутствуют в нашей работе.
Корр.: Вы помните, какая самая сложная операция была: по длительности или сложности манипуляций?
М.Р.: Самая сложная по длительности операция – это ножевое ранение в сердце, длилась она часа два с половиной. Пациент остался жив. Самый значимый такой случай. Бабушка была 87 лет из Холбона с ущемленной бедренной грыжей. Нынче меня порадовала холбонская терапевт Наталья Казимировна Бронникова, наблюдавшая ее: сообщила, что у бабушки все хорошо. Оптимистичная бабушка, молодец, выздоровела. Такие моменты бывают, что старенькие люди уходят… Им иногда нужны экстренные операции, и есть шанс выжить.
Корр.: Пациенты боятся?
М.Р.: Конечно. Необходим разговор, что за патология, чем чревата, чем может закончиться, что лучше сделать профилактическое лечение. Мы сразу операцию не предлагаем, спрашиваем, узнаем анамнез. Есть случаи, когда люди отказываются от операции, например, на желчном пузыре, ходят с камнями, но потом появляются такие грозные осложнения, как острый холецистит и другие. А зачем дотягивать, когда все можно сделать в целях профилактики? Иногда ждем и назначаем лечение. Сейчас 20 человек, плановые больные, подготовлены на оперативное лечение.
Корр.: Курьезные моменты, несмотря на всю серьезность, бывают?
М.Р.: Да, бывают, конечно. Что-нибудь интересное случается каждый день: люди разные — то засмеешься, а в другой раз и плакать хочется. Я именно тут познакомилась с жителями района, потому что раньше работали с железнодорожниками, дисциплинированными трудящимися. Меня тут удивляло, что людям порой больничные не нужны (улыбается – прим. ред.).
Корр.: Какими качествами должен обладать врач-хирург помимо того, что на нем лежит огромная ответственность, а в его руках и голове должна быть уверенность в том, что он делает?
М.Р.: Характер стойкий, наверное, должен быть. Скажу точно, что профессия хирурга — неженская профессия однозначно. Здесь должен быть холодный расчетливый ум. Для молодых особенно важно быть решительным, внимательным и заниматься постоянно самообучением, читать, готовиться, смотреть.
Корр.: А в Вас эти качества со временем воспитались или Вы уже были так воспитаны, что были готовы к этой профессии?
М.Р.: Наверное, во мне что-то уже было, раз я пошла сюда. Папа воспитывал во мне твердость характера с детства, мама помягче – смесь такая получилась. Я никогда не была девочкой-паинькой, я нарабатывала знания. Опыт приобретался с годами и, наверное, твердость и умение стоять на своём. Отстаивать свою точку зрения – ко мне это пришло на работе. Мнений очень много, докторов много, все думают, что больные только с хирургической патологией, но это не так. Часто встречаются и терапевтические, и гинекологические патологии. Поэтому приходится проводить дифференциальную диагностику, подвести черту и сказать: «Нет, здесь не мое, это не хирургическое». И я бы не сказала, что страха нет. В молодости — да, казалось, не было страха. Но перед каждой операцией не на лице он отражается, а внутри ты это переносишь.
Корр.: А еще сопереживание чужой боли… Как же это выдерживать, как избежать выгорания?
М.Р.: Выгорание в той или иной мере все равно происходит. Но… Не надо постоянно рвать сердце на клочья. Всегда нужно сохранять хладнокровие и решимость. Здесь выгорание, скорее, такое, что определенным образом относишься к коллегам и пациентам. Мы все устаем в какой-то момент, но если появляется тяжелый больной, экстренный, то все выгорание проходит, начинается концентрация всех сил. Важна поддержка друг друга, потому что врачи тоже могут ошибаться, принимать неправильные решения. Сложности бывают, но люди к нам идут, и им все объясняем, они к нам приходят чаще за помощью, уже зная нас. Это не дает выгореть полностью.
Корр.: Неблагодарных пациентов, наверное, не бывает?
М.Р.: Всегда, конечно, есть те, кто не останется полностью доволен. Сам внутри ты думаешь, что сделал все, чтобы человек смог попасть туда, где ему сделают то, чем мы тут не располагаем. Ну я не знаю, пусть народ сам скажет…
Корр.: Как же Вы отдыхаете после всего?
М.Р.: Отдыхаем мы замечательно. У меня есть мама, брат, племянница, родственники приезжают к нам в Шилку. Люблю отдыхать на природе прекрасно, шашлык, конечно. Друзей люблю принимать у себя дома. Забавно бывает, когда придут подруги, угощения готовы, а мне звонят: «Собирайся на операцию». Я говорю: «Ну все, дорогие, сидите». А они мне: «Стол накрыла, можешь ехать». Люблю рисовать, готовить что-то интересненькое. Книги люблю, особенно молодых современных поэтов, авангард такой.
Корр.: Выйдя из операционной, Вы отпускаете ситуацию или продолжаете думать о ней какое-то время?
М.Р.: Если все прошло нормально и проблем нет, то отпускаю. А с тяжелыми больными постоянно осмотр: если прооперировала тяжелого больного, то суббота, воскресенье не для меня, нужно наблюдать постоянно.
Корр.: Вы можете совсем уйти в отпуск, чтобы не думать о работе?
М.Р.: Нет, не получается. Я особо уехать никуда не могу. Например, в прошлом году я ездила к своей тетке в деревню. Вот это настоящий отдых для меня. Многие уезжают за границу, на море, я поехала в деревню к маминой сестре. С детства там отдыхаем с братом. Отдохнула 10 дней, мне хватило. Не могу уехать надолго из Шилки, нахожусь здесь на телефоне. Если что, то прибегу на работу.
Корр.: Что заставляет Вас улыбаться?
М.Р.: Хороший рассказ, анекдот или что-то интересное среди коллег, среди подруг.
Корр.: Ваши жизненные постулаты или ценности? Может, что-то изменилось со временем?
М.Р.: Любовь к родителям, тем людям, которые тебе дали жизнь, – это остается неизменным. Любовь к близким и друзьям, которые меня окружают, которым я нужна. Один из моих критериев: если я могу помочь, то всегда буду это делать и любить тех, кто рядом со мной. Папу вспомнила, заплакала.
Корр.: Мы, общество, привыкли, что врач должен, ведь есть клятва Гиппократа. На слуху громкие примеры в центральной части России, что врачи работают вопреки чему-то: собственной болезни, бюрократическим препонам, безденежью. Вы думаете об этом долге или без лишних слов и раздумий идете и делаете хорошо свою работу?
М.Р.: Я знаю, что я врач и обязана оказывать медицинскую помощь, независимо от того, где нахожусь. Если требуется моя помощь, то окажу ее. Например, я еду в поезде. Если объявили, что кому-то плохо, есть ли в поезде врач, встаю и бегу. Это неотъемлемая часть моей жизни. Это не чувство долга, это в крови. Если уже не смогу ничем помочь, то разочаруюсь в себе, корю себя — нападают такие моменты. Но не оказать помощь совсем — я не знаю таких случаев. На нас, врачей, общество сильно давит, пишут в интернете, жалуются. Мне не нравится, когда говорят, что мы оказываем услугу. Да, это так называется по документам, но мы же не продавцы и не парикмахеры, мы лечим людей. Наша медицина раньше была самая лучшая и с профилактической точки зрения, и с оперативной. Было множество докторов, которые лечили и лечат в России. И мы стараемся сохранить преемственность, передать молодым знания той школы хирургии, которую удалось пройти самим. Чувство ответственности раньше было выше. И хотя тенденция к наполнению медвузов есть, выпускники все чаще растворяются, уходят в узкие сферы или вообще из профессии, мало кто едет в районы. Мне кажется, популярность профессии врача падает, кадровый голод есть. Хотя сама база, например, у нас в районе, улучшается. Сергей Юрьевич Бянкин, Марина Владимировна Иванова, Мария Дмитриевна Фомина стараются для этого.
Корр.: В Ваших руках каждый день чья-то жизнь, Вы возвращаете здоровье людям, улучшаете его. А мы, потенциальные пациенты, о своем здоровье думаем в последний момент. Почему не ценим, как Вы считаете?
М.Р.: Жизнь свою ценят все. Просто кто-то приходит к врачу заранее позаботиться о своем здоровье, а другие придут, когда уже будут на грани. Если в этот момент врач окажется уже бессильным, то он будет виноват в глазах пациента, себя винить больной не будет, не понимает, что сам должен следить за здоровьем. Когда человек уходит из жизни, это печально для нас всех, это переносится докторами плохо. Сильно выражена и смерть среди врачей, потому что многие переживают, случаются даже инфаркты. Мне приятно, когда больные после операции благодарны, или человек был тяжелый, но встал и пошел, продолжает трудиться, а главное, жить. Это хорошо, это просто прекрасно!
Беседовала
Анастасия АЛЫПОВА

3 мысли о “Марина Радионова: «Волнение всегда есть, но ты не можешь его показать»”

  1. Ужасный врач. Чуть было не отправила нашего отца на тот свет!!!! Сестру отправила на операцию, которая ей вообще не нужна!!!

  2. С интересом прочёл интервью . С хирургом Мариной Радионовой мы одноклассники, учились вместе все десять лет. Беседа получилась искренней, правдивой, без фальши. Продуманные вопросы — чёткие лаконичные ответы. За ними характер доктора — упорный, волевой, возможно, и жестковатый. А мягкодушных хирургов я не встречал.
    Профессиональных ошибок удаётся избегать лишь бездельникам . А в многолетней практике Марины Александровны, я уверен, они случались крайне редко. Иначе не было бы у неё ни высшей категории, ни многолетней операционной практики. Летальные исходы -они в маленьком городке у всех на виду. Сидела бы на амбулаторном приёме в поликлинике.
    Она же, пусть на районном уровне, стала вполне состоявшимся крепким хирургом. Марина Александровна -одна из тех, на ком держится медицина на периферии. Там, куда врачей даже солидной зарплатой по контракту заманить не получается.

  3. Очень понравилась публикация! В ней чувствуется живое трепетное отношение к профессии, любовь к людям, ответтвенное отношение к пациентам. Последнее время так часто слышны страшилки про бездушных врачей! Уже забыла когда слышала позитивные отзывы. Очень рада что в данном интервью виден врач- хирург как человек. Марине Александровне хочется от души пожелать дальнейших успехов на профессиональном поприще, реализации планов… и благодарных пациентов

Добавить комментарий для Аноним Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

CAPTCHA image
*