(Продолжение. Начало в № 17 от 27.02.2018 г., № 23 от 20.03.2018 г., № 49 от 19.06.2018 г., № 51 от 26.06.2018 г.)
Пока Колька разговаривал с бригадиром, от начальника и след простыл. Быстро запрыгнув в рабочий уазик, Колька только возле конторы успел его перехватить.

— Антон Викторович! — вылезая из машины, окликнул он его.
— Да! Что, Николай? — остановился он.
— Можно вас на минуточку, — Колька огляделся по сторонам, вроде, нет никого. Схватив начальника за грудки, Колька прижал его к стене.
— Слушай ты, гнида, ты пока под стол пешком ходил, Романович уже на буровых работал. Он эти установки знает не по книжкам, как ты, дармоед. Он их по винтику разберет и соберет с закрытыми глазами, он лучше всех нас вместе взятых знает, как бурить и где бурить, — зарычал Колька.
— Да что вы себе позволяете! — завопил Антон Викторович, пытаясь вырваться из Колькиных рук.
— Стоять! Я еще не договорил, — сказал Колька, шлепнул малость начальника о стенку. — Расклад такой: ты извиняешься перед дедом, отзваниваешься в Москву, что все в порядке, и всю вахту посиживаешь тихо-молча у себя в кабинете. Хорошо?
— Да ты тоже можешь вслед за дедом собирать вещи, — не унимался начальник.
— Эх, какой же ты тупой! — и Колька со всей души врезал ему под дых.
Антон Викторович жадно захватал воздух ртом, испуганно озираясь по сторонам.
— Значит так, козел, — разошелся Колька, — мне по барабану, увольняй. Но запомни — тут кругом тайга. Пойдешь поохотиться и потеряешься ненароком, хищников много вокруг голодных бродит. Да и ребятам ты за эту неделю много кровушки попортил, так что искать тебя никто не будет. А еще когда узнают, что ты нас с Романовичем уволил да первую смену подставить хотел из-за своей неграмотности, я тебе вообще не завидую, паря.
— Ага, — затряс головой Антон Викторович.
— Что «ага»? Мотай на ус, Антон Викторович! Ладно, я пошел, работы еще непочатый край, — ослабив хватку, сказал Николай. — Надеюсь, мы поняли друг друга.
— Да, да, да, — затряс он головой, как китайский болванчик.
— А! Просьба одна.., — поправляя на начальнике пиджак, вспомнил Колька.
— Да, говорите Николай, — испуганно проговорил Антон Викторович.
— Сегодня вечером в столовой прилюдно извинитесь перед Романовичем, — уже спокойно, но жестким голосом сказал Николай. — Все-таки Романович — уже человек в годах, вы уж там подготовьтесь.
— Конечно, конечно, — заискивающе сказал начальник.
Махнув Николаю вслед, он на ватных ногах пошел к себе. Зайдя в кабинет, Антон Викторович, не обращая внимания на зама, прошел к сейфу, достал оттуда бутылку французского коньяка. Налил граммов сто и убрал бутылку обратно. Покрутив стакан в руках, он чертыхнулся. Достал бутылку обратно и наполнил граненый стакан до краев, резко выдохнув, опрокинул стакан в себя. Закурив, он плюхнулся в кресло. Тепло потекло по всему телу, веки отяжелели. «Как же было хорошо в головном офисе, прохладно, бумажки перелаживаешь с места на место да кофе попиваешь, красивые секретарши… Эх! А тут — жара, комары, гнус, бррр. Да, давно так Антона Викторовича не ставили на место, давно. Но лучше молчать, как мышь, чем стать завтраком для диких зверей. Коля меня точно может в лес увести и бросить там, лучше молчать. С вахты приеду, к генеральному в ноги упаду, чтобы только в офисе оставил. Хотя здесь платят больше, блин, что ж, разорваться теперь?», — погружаясь в дремоту, думал он.
— Антон Викторович, — потряс его за руку зам.
— А! Что? — соскочил он.
— Я вот тут документы подготовил на увольнение этого деда.
— Не-е, все, Володя, ничего не надо, — подойдя к столу, он налил себе еще полстакана коньяка. — Чтобы нам тут надолго задержаться, нам надо быть тише воды и ниже травы, а то…
Опрокинув алкоголь в себя, Антон Викторович многозначительно поднял палец вверх.
— А то что? — не понимая происходящее, спросил зам.
— А то все, — плюхнувшись в кресло, задумчиво произнес он.
Проводив начальника тяжелым взглядом, Колька завел машину и поехал к буровой. После разговора с начальством как будто гора с плеч упала.
Уже издалека был слышен ровный шум буровой. Романович уже ужом там крутился, раздавая команды и контролируя работу вышки.
«Хорошо, что Романович отходчивый человек, зла на дураков не держит. Вон уже набил трубку самосадом и на буровой бурит. Эх, работа поперла! Вот что значит опыт, а то – «уволить, уволить», — ведя машину, думал Николай.

Деревенское утро. Размеренное, расписанное давно уже до нас. С криком петуха деревня просыпалась, подоив коров, выпроваживала их на поляну в стадо, потом кто-то сепарировал молоко, кто-то варил творог, замешивал тесто на хлеб, шел полоть траву в огород, собирался на покос, вспахивал поля, выращивал хлеб. Печально, что такие деревни стали не нужны нашему государству и растворились в прошлом.
Управившись с хозяйством, женщины присели в зимовье.
— Пусть пока мужики свои железяки собирают, а мы, девчата, чай попьем, — улыбнувшись, проговорила баба Надя.
— Хорошо, бабулечка ты наша, — обняв бабушку, сказала Света.
Пока мужики выгоняли уазик, цепляли конскую волокушу, седлали коня, в зимовье за какие-то минуты на столе расстелилась скатерть-самобранка. И чего только не было на этой скатерти: и вареные яйца, и картошка, и тонко порезанное сало, и земляничное варенье, и сметана, и домашний сыр, и разные постряпушки, и бабушка блинов еще успела постряпать.
— Нифига себе, чай решили попить! — засмеялась Наталья.
— Ну, как-то так, тем более, в твоем положении нужна здоровая пища. Правильно, бабушка? — смеясь, сказала Света.
— А кто у нас медик? — улыбнулась баба Надя. — Пьем чай, девчата, и мужиков собираем.
Только уселись пить чай, как дверь в зимовье распахнулась, и в него впорхнули правнучки, ну почти впорхнули.
— Лиза, Таня, Настенька, вы чего не спите-то? — удивились бабушка с Натальей и Светой.
— А мы папу на покос пришли собирать, — отрапортовала Лиза.
— Я тут папе положила пару шоколадок и чупа-чупс, — протягивая пакетик бабушке, сонно проговорила Настенька. – Правда, одну шоколадку я откусила.
— Ой ты, моя-то! — обняла племянницу Света. — Давай со мной чай пить, ага?
— Угу, — кивнула Настя, мостясь к тете на коленки.
— Ну и вы, сборщики, рядом ко мне садитесь чай пить, — проговорила Наталья. — Какие невесты уже выросли! Поди, от женихов отбоя нет?
— Во! Практически весь бабий батальон в сборе, только Любки не хватает, — заскочив в зимовье, сказал дед.
— Деда! — в один голос проговорил батальон.
— Все, беру свои слова обратно. Ну мы все, Надя, собрались, ты нас чаем-то напоишь? — спросил дед.
— Да, конечно, сейчас девчонки попьют и вас напою, а харчи-то вы что, уже взяли? — спросила бабушка.
— А что нам надо, молодым-то, да Настенька? — улыбнулся дед. — Две картошки да два нагана, булку хлеба и кусочек сала.
— М-м, сочиняет тут, булку хлеба ему. Иди парней зови, пусть руки моют да чай заходят пить, — сказала бабушка.
— Спасибо, бабушка, — сказала Наталья, вставая из-за стола. — Что им собирать-то?
— Да сиди, Наталья. Дед, видимо, с вечера все собрал, а сейчас ходит внимание к себе привлекает, довольный, что все приехали. Да и я тоже как рада. Девчата давно так не собирались, — ответила баба Надя.
— Хорошо же тут у вас, — сказали девчонки, обнимая бабушку.
— Это ваш, девчата, отчий дом, где всегда мы с дедом будем рады вам, — сказала бабушка.
— Это что, как домик в деревне? — улыбаясь, спросила Настена.
— Как домик в деревне, — засмеялись все.
Мужиков спровадили только ближе к обеду. Проводив их, Света подбоченилась.
— Так! Бабушка с Натальей на отдых, и Анастасия с вами либо прогуляйтесь до Колиного дома, до магазина, а мы с девчонками наводим порядки и готовим обед, — сказала она.
— Какой отдых? — попытались возмутиться бабушка с Натальей. Но спорить было бесполезно.
— Хорошо, — согласились отдыхающие, — мы по деревне пойдем пройдем.
И удалились в избу, собираться в магазин.

Дедов покос находился на востоке в километрах двадцати от деревни, в долине, где с одной стороны протекала небольшая, но местами глубокая речка, а с другой — возвышались хмурые сопки, покрытые непроходимой тайгой. Рядом с мохнатыми соснами, как бы подпирая сопку, в теньке на месте для табора дед с Колькой соорудили навес, шалаш. Сашка не поленился, натаскал с сопки камни и выложил место для кострища.
— Ого! — разглядывая это все, проговорил Андрей. — Дак тут жить можно.
— Ну! А ты что хотел? — улыбнулся Николай. — Дед к покосу серьезно подошел.
— Да, только бы еще косить, ну хоть если не трактором, то хотя бы бензиновыми косами, — проговорил Андрей.
— Ну уж нет, внучок, — услышал разговор дед. — Пока сила есть, будем косить литовками, разомнемся хоть. Трактор им подавай! Ишь чего удумали! Да мы вперед Васьки-соседа с покосом управимся, пока он со своими тракторами разворачивается. Вы пока для разминки тент на навес и шалаш натяните, сухостоя для костра приприте, а ты, Сашка…
Оба Сашки повернулись к деду.
— Чего, деда? — в один голос спросили они.
— Да малой Сашка-то, — чертыхнулся дед, — сходи по воду, а большой Сашка костер разведи, как раз это по твоей части.
— Ха-ха-ха! — закатились Андрей с Колькой.
— Да идите вы! — махнул рукой дед. — Пойду покос осмотрю.
Шагая по покосу, дед поглядывал на траву и цокал языком. «Да, хорошо мы нынче накосим, хорошо, и трава-то какая нынче сочная, — ведя по траве рукой, думал дед, — и с погодой повезло». То вглядывался в голубую даль неба, то смотрел на покос и на душе у деда Дмитрича было как-то по-теплому радостно. Радостно за хорошую траву, погоду, за своих родных.
К вечеру над долиной стелился дымок, Сашки наварили супа, чаю. Андрей с Колькой, управившись с навесом и шалашом, натаскали сухостоя, накрывали на стол под навесом, резали сало, хлеб.
— Там, Андрюха, огурцы с помидорами захвати.
— Сашка, кружки с черпаком неси!
— Там это, Андрей, захвати.., — маячил Колька.
Дед, смоля самокрутку, присел возле уазика. «Как же хорошо! — думал дед, глядя на внуков, правнука, зятя Сашку. — Все приехали, какие же они довольные, когда нас с бабушкой увидели, ребятки наши, молодцы. Подарков понавезли всяких. Мы им говорим, что не надо, а Светка говорит: «Ну как я могу вам не купить? Увидела в магазине хорошую пуховую шаль, ну как бабушке ее не купить? А вот тапочки теплые тебе, деда. Мы же вас любим и для вас нам ничего не жалко». А мы-то как вас с бабушкой любим. Лешки только, жаль, нет, ученья эти не вовремя. Вот бы родители-то увидели вас всех, порадовались бы вместе. Эх!», — тяжело вздохнул дед, взгляд его стал затуманиваться, по щеке покатилась слеза.
— Деда, иди к столу, — позвал его Сашка.
— Иду, Сашка, иду, — дед украдкой вытер глаза.
После ужина уже поздним вечером, сидя возле костра, Андрей запел, наполняя всю долину звучным голосом, звонким эхом растеклась песня по тайге.
— Ой, при лужку, при лужке, при широком поле…
— …При знакомом табуне конь гулял на воле, — подхватили Сашка с Николаем.
Потом спели «Ой, то не вечер, то не вечер». Вспомнили и «Ой, мороз, мороз» и затянули «черного ворона». Только к часу ночи «ансамбль» сенокосчиков угомонился.

Пока Света варила обед, девчата распределили обязанности: одна наводила порядки дома и в зимовье и играла с Анастасией, а вторая начала пропалывать грядки и собирала смородину. У бабушки тоже всегда все было чисто и все находилось на своих местах, а в огороде ни пылинки, ни травинки. Просто сейчас приехало столько любимых людей, что все остальное отошло на задний план. Так что Света с девчонками взяли обязанности бабушки на себя, на девчонках уборка и огород, а Света готовит обеды, ужины и завтраки. Ну, а маринуют, солят всякие заготовки и варят варенья все вместе — так веселее. На обед Света наварила наваристые щи, и опять в доли секунды в зимовье расстелилась скатерть-самобранка.
Потягивая носом, из конуры показался Бимка, в какие-то доли секунды он уже запрыгнул на будку и радостно вилял хвостом и поскуливал, глядя на калитку.
— Чего это он? – косясь на собаку, спросила Наталья Свету.
— А, не обращай внимания, спасительницу свою чует, вот и радуется, — ответила Света.
— Не поняла, — ответила Наталья.
— Да года два назад Люба его подобрала маленьким щенком в соседней деревне. Мороз тогда стоял жгучий. Если бы не Люба, замерз бы бедолага.
Ну куда его? У Кольки с Любой своих две собаки, а тут бабушке как раз собаку надо было, вот и оставили его здесь. Бабушка с Настей выходили его, теперь вон какой красавец. Сторожит лучше всяких породистых собак, в бабушке, Любе и Насте души, можно сказать, не чает, за несколько километров их чувствует. Бабушка с Настеной здесь, значит, Любу учуял, сейчас минут через пять она появится, — рассказала Света.
— Да, собаки удивительные животные, у нас вот в части дворняга Полкан, он за свою немку.., — но Наталья не успела договорить.
Распахнулась калитка. Закатывая велосипед, появилась уставшая Люба.
— Ой, девки, дайте что-нибудь попить, в горле пересохло, — присаживаясь на лавочку, попросила она.
Осушив полковшика, она перевела дух.
— Фу! Кошмар! Пока, блин, с соседней деревни припедалишь, сто потов сойдет.
Потрогав лоб и пощупав у Любы пульс, Света сказала:
— Пульс учащенный.
— Еще бы, ты попробуй с такой сумкой метров пять пройди, а она на велике километров двадцать, поди, маханула с такой тяжестью, — показывая на почтальонскую сумку, сказала Наталья.
— Е-мое! А еще говорят, люди письма не пишут — тут килограммов пятнадцать, наверное. Там что — кирпичи? — поднимая сумку, спросила Света.
— Да нет, там извещения да газеты, — ответила Люба.
— Ладно, переводи дух пока, сейчас девчонки пообедают, да мы потом сядем покушаем, — сказала Света.
— Хорошо, — расположившись в тенечке, кивнула Люба.
После обеда девчонки с Натальей ушли купаться на речку, а Люба со Светой стали мыть посуду, оставшуюся с обеда. Бабушка, нацепив на переносицу очки, расположилась на диване в зимовье со спицами в руках.
— Надо правнучкам носочки шерстяные довязать, — ловко орудуя спицами, проговорила она.

Отбитые дедом косы шли ловко, как по маслу, траву срезали ровно. За год настоялись в сарае, а теперь вот, как говорят, «коси, коса, пока роса», будто наверстывают упущенное время — ших, ших шли прогон за прогоном. Травы наросло — коси не хочу, да и погодка стояла благодать.
Темп задавал Андрей, за ним, не отставая, шел Колька, следом шел дед. Иссохшими от времени руками дед все еще крепко и уверенно держал косу, немногие из молодежи за ним могли угнаться на покосе. За дедом шел Сашка большой, в его огромных ручищах литовка девятого номера казалась игрушечной. И замыкающим шел Сашка маленький, ловко орудуя своей «пятерочкой» — литовкой № 5.
С каждым взмахом косы Андрей радовался, что он дома в кругу родных людей. Он заслушивался трелью жаворонка, вдыхал аромат разнотравья, слушал шум бурлящей реки.
— Сейчас Колька-то тебя обкосит, — крикнул дед Андрею.
Но было уже поздно, Колька обогнал и занял его полосу.
— Братка! Не зевай, давай догоняй! — смеясь, крикнул Колька.
— Вот ты, ешкин кот! Вот что значит давно дома не был. Ну, держись! Колька, щас я тебя догоню! — налегая на косу, Андрей вспомнил то чувство, тот азарт, когда они маленькие на покосе обгоняли друг друга.
Сашка маленький уже наступал на пятки большому Сашке.
— Ты не как меня обогнать решил? — улыбаясь, спросил он.
— Да не-е, дядь Саша, вы что, при всем моем уважении, — ответил маленький Сашка.
— А, — расплылся в улыбке дядя Саша, — это ты молодец, старших нужно уважать.
Но пара быстрых взмахов, и Сашка обкосил дядю Сашу и занял его полосу.
— Вот ты, епэрэсэтэ, — усмехнулся Сашка большой, — обогнал все-таки.
(Окончание на 3 стр.)
(Окончание. Продолжение на 2 стр.)
— Дядя Саш, извини, догоняй! — засмеялся Сашка.
— Блин, придется поднажать, — почесав затылок, сказал Сашка большой.
— Яблоко от яблони, — усмехнулся дед. — А насчет поднажать — не знаю, как бы он отца с Андреем не обогнал.
С шутками и прибаутками время до обеда пролетело незаметно.
— Ладно! Хорош пока, — махнул рукой дед, — пошли пообедаем. Зной спадет, еще покосим.
Остановившись, оба Сашки осмотрели результаты работы и в голос охнули:
— Ничего себе мы жахнули!
— Да я бы еще прошел пару прогонов, — ответил Андрей.
— Не-е, паря, работа работой, но и про отдых не забывай. Так что марш обед готовить, — распорядился дед.
— Айда купаться, — и Сашка маленький полетел к речке, крича на ходу: — Папка, унеси и мою литовку на табор.
— Вот шельмец, — засмеялись взрослые.
— Ладно, ребятки, идите окунитесь. А я пойду обед приготовлю, — сказал дед.
И Колька с Андреем помчались наперегонки. Глядя им вслед, Дмитрич видел не двух взрослых мужиков, а двух мелких мальчишек. Таких же, как Сашка, бегущих наперегонки к речке и радостно улюлюкающих. «Как же быстротечно летит время, — шагая к табору, думал дед. — Вроде, не так давно отец их носился по покосу такой же, как Сашка, непоседа, а теперь вон парни, как вымахали, — глядя на внуков, думал он. — Да уж, теперь вон и правнуки тянутся. Сашка-то всех сегодня обкосил, все маленький да маленький, а шпарит, как заводной. Вот бабушка-то удивится». От этих мыслей Дмитрич довольно хмыкнул.

Продвигаясь на северо-восток, медведь еще рано утром обогнул дедов покос, обходя его по вершине южного хребта. Не спеша продвигался, не переставая по пути лакомиться муравьями, личинками и разбавляя травянисто-ягодный рацион. Его новая июньская шуба переливалась на солнце коричневым отливом, он был упитан — мощный сильный зверь, хозяин тайги. Шагая по россыпям, он цокал своими тринадцатисантиметровыми острыми когтями о камни. Наступая на мох, грязь или песок, он оставлял за собой тридцатипятисантиметровые следы. Он был гигантом среди своих соплеменников. Вся его сущность заключалась в размеренном образе жизни, он никогда не убивал ради забавы, брал столько, сколько ему было надо. Не старался лезть на чужие территории, а за свою долину любому соплеменнику мог изрядно намять бока, если тот начинал наглеть. Сочетание его внешнего спокойствия с черно-брусничным взглядом, размеренного шага порождало чувство уверенности и величия.
Шагая по марям, болотам, пересекая россыпи, ломая хребты, ведомый не зрением, а чувствами, заложенными самой природой, медведь продвигался на северо-восток в сторону ушмунского распадка. Туда, куда манил его запах природы, тревожащий забытое чувство. Уже на протяжении многих лет в конце июля медведь возвращался в ушмунский распадок, куда в то же время с севера спускалась красивая медведица в шубе с черным отливом. Она, как и он, была довольно крупных размеров, в ее грациозной походке чувствовались гордость, независимость. Ведомая чувствами продолжения рода, чувствами зарождения новой жизни она шла к своему хозяину тайги.

Стараясь не шуметь, вдоль кромки болота, скрываясь в мелкой поросли березняка и осинника, осторожно шел человек. Пройдя еще метров двести, он резко свернул вправо. Перейдя широкую, но в то же время мелкую речку, переступая с камня на камень, он скрылся в зарослях леса. Как только заросли тайги поглотили его, он остановился. До зимовья, спрятанного в заросшем чащей овраге, оставалось еще километров пять. Огромный овраг протянулся с севера на юг на восточном хребте. Обрастая по краю и понизу ерником и чапыжником, он прятался от посторонних глаз, растворялся в густых зарослях непроходимой тайги.
Отложив в сторону старенький карабин, мужчина, кряхтя, стянул тяжелый рюкзак, забитый продуктами, спиртом и куревом, со спины. Разминая плечи, Сережа Леший, прислушиваясь, озирался по сторонам. Убедившись, что кругом ни души, он достал из кармана старого камуфляжа пачку «Примы». Облокотившись на поваленную березу, Леший закурил, сплевывая махорку, прилипшую к губам и языку. На его заросшем прокопченном лице блуждал оскал — жалкое подобие улыбки. То, что он увидел на болоте, будоражило его воображение: огромный след бурого медведя — сантиметров 30-35, весом примерно 450-470 килограммов. Да, это не те мелкие пискуны да медведицы, за которых давали копейки. Это был гигант, за шкуру и лапы которого могли отвалить великие тыщи рубликов. Леший заторопился, ему не терпелось поделиться этой новостью с Васькой Куцым, оставшимся на зимовье на промысел.
Затоптав тяжелым сапогом окурок, он взвалил на плечи тяжелый рюкзак и продолжил путь, не переставая прислушиваться и оглядываться по сторонам.
Куцый, пока Леший уносил медвежью шкуру, желчь да лапы в забытую всеми деревню Витая, времени зря не терял. Еще вчера вечером за соседним хребтом, спустившись по россыпи к ручью, он обнаружил следы кабарги. Намаявшись за целый день, ползая по марям да по лесам в поисках мужик-корня, Вася решил попытать удачу в охоте на кабаргу завтра ближе к вечеру. Внимательно обследовав подходы к ручью, он остался доволен — день был очень удачный.
На востоке только забрезжил рассвет, а Куцый уже был на ногах. Он принялся разжигать костер. Маленькие огоньки, весело щелкая, подминали под себя сухую траву и, переползая с ветки на ветку, загудели, затрещали, набирая силу. По оврагу потянулась струйка дыма. Медленно солнце выкатывало свою колесницу. Покрывая небосвод золотистым переливом, с каждой секундой заливало тайгу теплом, поднимая из распадков и ложбин тягучий молочный туман. Наскоро перекусив вяленым мясом, запивая его горячим чаем, Куцый стал собираться. В пустой рюкзак закинул веревку, пару больших полиэтиленовых пакетов, штыковую лопатку, разобранный арбалет, пару стряпанных лепешек и кусок вяленого мяса. Закинув рюкзак на спину, он похлопал себя по карманам, спохватился и сунул еще в карман куртки пачку сигарет и коробок спичек, аккуратно завернутых в полиэтиленовый мешочек. В карман брюк он закинул еще одну обойму патронов. Оставив собак на привязи и забросив на плечо карабин, он заспешил к соседнему хребту. Миновав распадок, Куцый решил обойти хребет с юга, чтобы еще раз осмотреть ручей, прикинуть, где можно засесть. Аккуратно продвигаясь, не издавая лишнего шума, он подошел к ручью. Свежих следов было много. Осмотрев ручей, он принялся осматривать хребет и скатывающуюся по нему россыпь, ища место для засады. Примерно в двадцати метрах выше от ручья росла прижатая к земле сосна. «Хорошее местечко. Все, как на ладони: и россыпь, и ручей, и поляна с сочной травой, медленно уходящая в редколесье. Там и засяду ближе к вечеру, а сейчас пока корень пойду покопаю, — размышлял Куцый. — Скупщики один фиг не поймут, когда его копали — осенью или летом».
Уже поздно вечером Куцый был на таборе. Довольный результатом своей охоты он крутился возле костра, поджидая Сережу Лешего. «Надо же — сразу две кабарги одним выстрелом из арбалета! Не соврали в магазине, точно мощная штука», — глядя на арбалет, подумал Куцый. «Еще пару таких удачных вылазок и опять в Витую можно будет идти. Только понять не могу, — размышлял он, — почему в одном месте их несколько штук-то оказалось?». Такое положение дел ненадолго поставило его в тупик.
— Да и ладно, значит, мне подфартило, — убирая с костра закипевший чайник, вслух сказал Куцый.
Собаки эти были два мощных волкодава, натасканных на крупного зверя, доедавшие остатки от кабарги, встревоженно замерли, жадно ловя носом запахи, идущие с запада. Увидев настороженность собак, Куцый проверил карабин и положил его рядом с собой.
До зимовья уже было рукой подать. Спустившись в овраг, Сережа Леший продолжил путь по дну оврага, пробираясь по ернику. Уже сквозь чащу иногда промелькивало очертание зимовья, потянуло дымком и жареным мясом. Сглотнув слюну, Леший прибавил шаг и метров через двадцать, вынырнув из-под укрытия густой заросли, он оказался на небольшой открытой местности на дне оврага. С левого бока оврага, заросшего кустами дикой смородины, стояло небольшое зимовье, наполовину углубленное в стену оврага, по центру располагалась небольшая полянка, покрытая мхом и брусничником. А правую сторону оврага омывал звенящий вечно торопливый ручеек. Разбиваясь о камни, он устремлял свои холодные воды вниз.
Зверье обходило стороной это страшное место. Не запах дыма, собак или людей отпугивал зверье. А запах смерти, расползающийся по оврагу, отравлял все вокруг, обращая даже самых смелых зверей в бегство.
Кряхтя, Леший скинул со спины рюкзак, потянулся.
— Ну, здорово, че ли. Есть че пожрать-то?
— Здорово, — увидев друга, Вася Куцый соскочил, чтобы поздороваться.
Пока Сережа Леший смолил сигарету возле костра, вытянув уставшие ноги, Куцый стал гоношить на стол. За ужином он показал нарытые корни, рассказал, где их еще можно выкопать. Рассказал про кабаргу. На что Леший лишь хмыкал, разливая спирт.
— Так че, шагнем завтра, еще корней накопаем, а? — спросил захмелевший Вася.
— Не-е, Васек, я сегодня на свежий след медведя наткнулся, вот такущий след! — Леший показал руками. — Корень от нас никуда не денется, а медведь уйдет. Реально он огромный, за его шкуру и лапы можно такие бабки срубить! Может, завтра прогуляемся по следу, а? Собак возьмём.
— А че! Погнали, а то че-то корешки эти приелись, давно я крови не нюхивал, — разошелся Куцый.
— Да ты же сегодня вон кабаргу подстрелил.
— Да это кого, так, фигня, — махнул рукой Куцый. — Я даже и не понял ничего.
— Мы с тобой так всех медведей тут перебьем, — скалясь, ответил Леший.
— Да ниче, нам за это бабосы платят, да и мы же нежадные, не все у медведей забираем. Только шкуры, лапы да желчь, а остальное все при них остается. Гы-гы-гы, — затрясся от своей тупой шутки Куцый.
— Тогда ладно, с алкоголем завязываем, пьем чай и спать, завтра на охоту, — и оба заржали, как лошади.
Уже за кружкой чая они до поздней ночи обсуждали завтрашний день.
Человеческая жестокость, подгоняемая алчностью, не знает границ. Для того чтобы набить свою жадную утробу, насытить себя, она способна истребить все живое, погубить весь лес, выжать все до последней капли. Алчность заволокла многим глаза, ради наживы и выгоды проводники-охотники везут раскормленных чинуш в заповедные места, чтобы те могли всласть пострелять. Легким взмахом пера тайга ложится под топор. Электроудочка — это уже не что-то недосягаемое, а простая обыденность. Истребляются тысячами кабарга, изюбрь ради какой-то струи, пантов. Ради шкуры, лап и желчи идет жесткая охота на хозяина тайги. Порой со зверя берется только то, что надо, а туша остается на растерзание волкам. Порой сохатого могут просто застрелить из-за его деликатесной губы — ну захотел какой-нибудь вельможа деликатеса. Убиваются в немереном количестве козы, джейраны. Машины уже забиты до отказа, а человек идет еще, ему все мало. Ни один хищник не убивает ради забавы или больше того, чем может съесть. Так же, как и старые охотники, не бьют ради забавы, не добывают больше мяса, чем могут унести. А если и убили больше, то они раздавали это мясо в деревне пожилым людям, не беря при этом ничего взамен. Порой животный мир намного человечнее, чем сам человек.

Спустившись с южного хребта, оставляя покос и деревню с левой стороны, медведь уперся в русло речки. Недолго потоптался, принюхиваясь и прислушиваясь к журчанию реки. Здесь река не имела определенного русла, растекалась по долине и неглубоким слоем по каменистому дну. Уже там, внизу, она, впадая в русло, набирала силу и стремительным водоворотом утекала вниз, рассекая долину напополам. Не уловив в воздухе ничего опасного, он вошел в прохладную прозрачную воду. Остановившись на мелководье, долго всматривался в каменное дно. Небольшой темно-зеленой тенью от дна оторвался рак и стал пятиться в сторону глубины. Огромной лапой зачерпывая миллионы искрящихся брызг, медведь вышвырнул рака на берег. Не успев опомниться, рак стал первым в очередь для завтрака. Не подозревая, что за его шкурой идут два опытных браконьера и ведут с собой двух волкодавов, медведь продолжал свой завтрак. Легкий летний ветерок, не переставая, тянул с севера.
Шагая по мрачным зарослям леса, мягко ступая по моховому ковру, заросшему брусникой и чушачьим багулом, Леший заметил нервозность собак. Они часто останавливались, прислушивались, жадно вдыхали воздух, идущий со стороны реки. Это были два мощных опытных волкодава, натасканных специально на крупного зверя. Их атака была молниеносной и бесшумной. Застав зверя врасплох, они обычно кружили его на одном месте, громким лаем подзывая хозяев. Попав в их круг, ни один зверь еще не уходил живым, будь то медведь, сохатый или изюбрь.
Леший тихонько ткнул Васю в плечо и жестами показал на собак, попросил остановиться.
— Собаки что-то учуяли, — шепотом сказал Сережа Леший, — и это что-то или кто-то находится возле реки.
— Давай спускать их с поводков, — также шепотом ответил Вася Куцый.
— Не-е, пройдем еще метров сто, там как раз будут просветы, может, и увидим, на кого собаки нервничают. Идем как можно тише, — шептал Сережа.
— Ясно! — кивнул в знак согласия Куцый.
Пробираясь по бурелому, переступая валежник, они приблизились к кромке леса. То, что они увидели, немного охладило их пыл охотиться: примерно в двухстах метрах от них, вздымая кучи брызг, ловил раков здоровущий медведь. Стараясь как можно ближе подойти к краю леса, Куцый наступил на сухую ветку. Услышав хруст, медведь медленно стал поворачиваться к источнику шума. Быстро оценив ситуацию, понимая, что ни о какой внезапности и речи нет, Леший спустил волкодавов, при этом вылил длинную тираду матерных слов в сторону Васи. Как две стремительные торпеды, собаки выскочили из кустов и, ускоряясь, побежали на медведя. Увидев приближающихся собак, медведь, который никогда не отступал, взревел ревом, от которого содрогнулась земля. Медведь встал на задние лапы, показывая всю свою гигантскую вышину. Леший, матерясь, что все пошло шиворот навыворот, вскинул карабин. Ветки мешали прицелиться. Матюгнувшись, он выскочил из леса. Наведя прицел на медведя, он нажал на курок. Жгучей болью вспыхнуло плечо медведя. Яростью наполнилась его каждая клетка, глаза засверкали злостью. Широко раскрыв пасть, обнажив острые зубы, медведь заревел еще раз, наводя на всю округу жуткий ужас. Опустившись на четвереньки, он приготовился принимать бой, теперь его ничто не могло остановить. Не сбавляя скорости, собаки налетели на него и кубарем закрутились. В разные стороны полетели клочки шерсти, вскипела река, вздымая волны алых брызг. Кровь, щепки, камни летели в разные стороны. Какие-то секунды боя, и одного волкодава медведь разорвал пополам, но и самому ему тоже хорошо досталось: оторванное ухо болталось лишь на куске шкуры, все задние ноги были изодраны в кровь. Вторая собака тоже держалась из последних сил: прижимая к себе сломанную лапу, она рычала и не отступала, ждала, когда же хозяин придет на помощь. Улучив момент, Куцый прицелился и выстрелил. Пуля отрикошетила от мощного лба медведя и только хуже разозлила его. Взбесившись, медведь ударом правой лапы снес половину головы собаке и ринулся на Васю. Сто пятьдесят метров медведь преодолел за пару секунд и уже раскрыл пасть, чтобы разорвать Куцего, как рядом раздался гром, и по спине тысячами иголок расползлась огненная боль. Резко развернувшись, медведь увидел стоящего в пятидесяти метрах от него Сережу Лешего, направляющего на него карабин. Опять раздался гром, и грудь прошило острым шилом. Но больше Леший не успел выстрелить. Возможно, это и спасло жизнь Куцего. Убедившись, что жизнь покинула Лешего, медведь отшвырнул его в сторону. В воздухе еще висел запах пороха и смерти, гнетущая тишина расползлась по округе. Шатаясь, медведь оглядел кровавое место поединка: все мелководное устье реки было перепахано, разодранные собаки лежали в лужах крови, своей и медвежьей. Вспомнив про Куцего, медведь медленно направился к нему, оставляя за собой лужицы крови. Прижавшись к стволу огромной сосны, Куцый дико завывал, тряся белесой головой. Обнюхав его, медведь развернулся, тяжело передвигая ноги, поплелся на северо-запад, в сторону своей берлоги. Взобравшись на южный хребет, медведь медленно брел, рассчитывая на обоняние и слух. Глаза заволокла белая дымка, ветерок с севера растревожил его обоняние, знакомый запах долетал до носа. Остановившись, медведь вдыхал его, запах деда Дмитрича, приносящего сгущенку. Тяжело израненный медведь выдавил из груди басистый рык и скрылся в непроходимых зарослях тайги.

Роман ФИЛИМОНОВ
г. Шилка